Перед Страшным Судом произойдет воскрешение мертвых. Здесь, конечно, есть где разгуляться фантазии... Но здесь еще важно то, что в моем теле есть частицы, которые были до этого в телах других людей. Вот я умер, меня похоронили, лопух вырос. Этот лопух съела козочка, из нее подоили молочка, его попил внучок кладбищенского сторожа. Потом он тоже умер, и затем мы с ним устраиваем свару – эта частица, которой мне не хватает для моего пальца, она находилась в его печени. Кому из нас она должна принадлежать?. Помните, в Евангелии есть похожий эпизод, когда саддукеи спрашивают, искушая Христа – кому из 7-х братьев будет принадлежать женщина. Или, если я умер одноногим, я с 1 ногой выйду из могилы, или с 2-мя? Такого рода триллеры и картинки обожают рисовать в рериховской литературе.

Тело каждого из нас двусоставное. В нем есть форма и содержание (это язык Аристотеля, и он как раз близок святым отцам). Вот есть храм, есть форма этого храма, а материей являются кирпичи, из которых он сложен. У кирпича есть тоже форма и материя. Формой является прямоугольник, а материя – глина. У этой глины тоже есть форма и материя. И из одной и той же материи можно сложить разные формы. Как из одних и тех же кирпичей можно храм построить, а можно общественный туалет. И вот в моем теле то же самое, есть форма и содержание. Вот ребенок, который растет, у которого организм активно строится потребляет из окружающего мира каждый день вещества и энергию. Вот с утра он покушал бутерброд с сыром. Означает ли это, что к обеду один его палец на какой-то миллиметр будет состоять из хлеба, а другой – из сыра? Нет. Значит, эти вещества он сначала расщепит, а затем из них построит себя самого. Значит, материя, которая в нас приходит и уходит, с точки зрения чисто вещественной – каждый из нас меняется – ну лет за 7 это точно, обновляется всё. Одним и тем же остается лишь форма, структура тела, то, что можно назвать генно-информационной программой человека. Каждая клеточка и каждый орган тела знает, как строить саму себя, самого себя. А потом мы начинаем стареть, и наше тело «забывает» это умение. И тело изнашивается и умирает.

И воскрешение плоти означает, что этой нашей форме, если хотите – этой «идее» человека, эту форму можно назвать до некоторой степени душой, если хотите – вот моя душа получает возможность вновь строить свое тело – из той новой материи, которая будет вокруг меня. Этот мир сгорит в огне, от него ничего не останется. Но Христос говорит – сотворю все новое, будет новое небо и новая земля. И вот в этом новом мире моей душе будет дана возможность создать себе новое тело. Это моя же душа, это же форма моего тела, но из новых элементов оно построит себе новое тело с новыми свойствами, подобными тем, которые были у Христа воскресшего. Апостол Павел это выражает так: сеется тело душевное (греч. – псюхикос, в древнелат. переводе – корпус анималис, вполне справедливый перевод, «тело животное», анималис), восстает тело духовное». Т.е. зерно бросается в землю, но восходит оно уже не в качестве просто зерна, а чем-то другим. Но важно то, что некая идентичность жизненного процесса сохраняется. Это все-таки не перевоплощение в другое тело, а именно форма этого моего тела получает возможность вновь облечься материей, облечься содержанием в том новом мире, который создаст для нас Господь. Именно потому, что это будет тело нового мира, духовного мира, поэтому окажется, что это тело не будет преградой, чтобы созерцать Творца. С другой стороны, это тело не будет подвержено уничтожению, и это означает, что и боль, которую будет испытывать это тело, если оно воскреснет в поругании, и боль эта будет такой, которую это тело не уничтожит до конца. Поэтому и будет возможно то, что Христос называет мукой вечной, а не временной.