И опять о покаянии.

Все мы регулярно исповедуемся, многие это делают достаточно часто. И вместе с тем, редко кто исповедуется правильно, и более того – очень редко кто может самостоятельно глубоко и ясно объяснить, в чем заключается сущность данного таинства. Есть, конечно, определение, которое можно прочитать в «Православном катехизисе» святителя Филарета, митрополита Московского; оно гласит, что исповедь – это таинство, в котором при видимом разрешении и прощении грехов от священника кающийся получает невидимым образом прощение и разрешение грехов от Самого Бога. Но понятно, что этим определением глубина данного таинства не исчерпывается. И, наверное, для того, чтобы говорить о том, как правильно исповедоваться, нужно сначала разобраться, что же такое покаяние.
Покаяние – это один из самых удивительных и самых главных даров, которые получил падший человек от Господа. Потому что, по сути, сколько бы мы ни согрешали, сколько бы мы от Бога ни отступали, сколько бы, скажем даже так, ни предавали Его, Он все равно оставляет для нас возможность возвращения к Нему, перекидывает как бы некий мостик над пропастью наших грехов, над пропастью нашего желания творить исключительно свою волю. Этот мостик и есть покаяние. Причем для того чтобы покаяться, от человека с его немощами не требуется каких-то особых подвигов и свершений. Требуется лишь, чтобы он осознал свои грехи, ощутил свою удаленность от Бога и раскаялся, то есть попросил у Бога прощения. Эта просьба может быть выражена в простых словах: «Господи, я согрешил, но я хочу вернуться к Тебе и жить так, как Тебе угодно. Прости меня!» Конечно, покаяние не исчерпывается только лишь этой переменой сознания человека – изменением его сердца в данный момент. Ведь грешим мы достаточно долго, грешить мы привыкаем, у нас появляются от этого определенные навыки, которые обычно так и называются – греховными навыками, и мы не можем в одно мгновение от них избавиться. В сущности, можно сказать, что вся наша жизнь в Церкви с момента нашего прихода в нее – это путь покаяния. Освобождаясь от греховных навыков, каждый из нас проходит определенные этапы: осознание греха, раскаяние в нем, исповедание себя грешным перед Богом, выражение желания измениться – и дальше начинается процесс изменения и исправления, с Божией помощью, себя. И длится он не месяц и не год, а всю нашу жизнь.

Исповедь. Фото: Ю. Кавер
    

Вы знаете, что есть очень большая разница между тем, что мы произносим устами, и тем, что ощущаем сердцем. И наверное, самый яркий тому пример – молитва. Мы исполняем утреннее и вечернее правило, но не всегда при этом понимаем, в чем смысл слов, которые нами произносятся. Иногда мы этого не понимаем, потому что не очень хорошо знаем церковнославянский язык, иногда – потому что никак не можем сосредоточиться, поскольку ум бывает занят чем-то другим. Но даже когда мы воспринимаем ясно буквально каждое слово тех молитв, которые оставили для нас святые, ум далеко не всегда передает эти слова – а вернее, их смысл и содержание – нашему сердцу. Есть такое святоотеческое выражение: «внимательно молящийся ум утесняет сердце». Что значит «утесняет сердце»? Это значит, что когда мы исповедуем себя грешными и говорим, что достойны всех кар – и земных, и вечных, то наше сердце должно бы сжаться от ужаса этих слов. Сжаться, чтобы в следующее мгновение рвануться к Богу, умоляя Его о милости. А потом, когда мы исповедуем, что Господь милостив и человеколюбив, наше сердце должно ощутить сначала умиление – то, что называется радостнотворным плачем, а потом утешение и покой от уверенности в том, что Господь действительно таков, то есть милостив, человеколюбив и долготерпелив. Но с нами очень часто этого не происходит, и не только в молитве, но и в покаянии. Мы исповедуем перед Богом свои грехи, просим за них прощения, но далеко не всегда в этом участвует наше сердце. И в этом заключается неполнота покаянного делания. А может быть и так: мы и сокрушаемся о грехе, и чувствуем его, и болезнуем о нем, и полностью в нем раскаиваемся, но при этом у нас отсутствует решимость измениться, отказаться от этого греха – и это еще одно из проявлений неполноты покаяния. А еще может быть так, что мы и болезнуем, и осознаем грех, и есть у нас решимость что-то менять, но она оказывается недолговременной и быстро исчезает. Знаете, как порой бывает: врач напугает пациента, скажет, что у того от неправильного питания вот-вот опять откроется язва и он угодит на операционный стол, – и человек на какое-то время берет себя в руки, перестает есть то, что нельзя, и ему становится лучше. А потом он расслабляется и опять начинает питаться как попало – и в итоге на этом операционном столе оказывается. В нашей духовной жизни фактически происходит то же самое. Мы немного расслабляемся, увидев, что все вроде бы более-менее хорошо, – и сначала впадаем в какие-то грехи мелкие и незначительные, а потом и в те, которые нас заставляют плакать и по-настоящему сокрушаться. Это наше непостоянство тоже одно из проявлений неполноты и несовершенства покаянного делания.  

Исповедь. Фото: Tomasz Poskrobko / orthphoto.net
    

Какое место должно занимать в этом покаянном делании собственно таинство исповеди? В последнее время нередко заходит речь о том, что нет необходимости исповедоваться перед каждым причащением. Чем мотивируют это те священники, которые такую точку зрения высказывают? Прежде всего, они говорят, что не каждый человек от причащения до причащения совершает какие-то тяжкие и смертные грехи. И вот вроде бы возникает тогда проблема: с чем идти на исповедь? Получается, что надо вспомнить хоть сколько-то каких-нибудь прегрешений – может быть, додумать, а может быть, даже их придумать, потому что по существующей в наших храмах практике причащаться можно только получив перед этим на исповеди разрешение своих грехов. Могу сказать на это, что лично мне, как священнику, мало встречается людей, которым грехи приходилось бы придумывать. Да и сам я не могу этим похвастаться – как-то так получается, что даже если мы исповедуемся раз в две недели, а порой даже и чаще, все равно от исповеди до исповеди, хотим мы этого или не хотим, у нас очень много собирается в душе и в жизни такого, в чем покаяться есть потребность. И стоит только исповедь перед причащением отменить, как мы сразу увидим, что те грехи, действие которых на душу после очередной исповеди прекращалось, будут действовать внутри нас постоянно. Что я имею в виду? Вот мы, допустим, согрешили чем-то, чем давали Богу обещание не грешить, – съели что-то скоромное в пост или дали себе слово не проводить перед телевизором больше трех часов в день, а провели десять. И как только мы в этом сорвались, тут же, словно какой-то змей, подползает очень противный помысел: ну, ты теперь согрешил, тебе все равно идти на исповедь, так что до исповеди можно еще несколько раз то же самое повторить. Наверное, каждый так или иначе прилог подобного помысла ощущал – другое дело, что кто-то уже имеет опыт и этот помысел не впускает в себя или, по крайней мере, без борьбы ему не поддается. И вот представьте себе, что когда-то этот помысел заполз внутрь, и мы думаем: вот, до исповеди еще можно. А нет этого ограничения – «до исповеди» – как такового, ее можно перенести, отложить на потом и при этом участвовать в Евхаристии и жить церковной жизнью. Но ведь чем дольше не исповедуешься, тем труднее бывает исповедоваться – точно так же, как человеку, регулярно не умывающемуся, трудно бывает себя привести в порядок, когда он наконец соберется это сделать. И может так случиться, что до этого «наконец» столько всего накопится, что до своего сердца и до того, что в нем скрывается, будет добраться уже очень сложно. Поэтому для каждого из нас таинство исповеди – это не только возможность примириться с Богом после совершения каких-то тяжких грехов и это не только формальный допуск до таинства причащения, но это, наверное, и необходимая форма самоконтроля и открывания своей души перед Богом.
Регулярная исповедь в наше время – это, на мой взгляд, одна из основ нормальной, полноценной церковной жизни. Опять-таки скажу: наверняка у каждого в жизни бывали такие периоды, когда по какому-то расслаблению или же по обстоятельствам вполне объективным приходилось исповедоваться реже, чем обычно. И наверняка ощущалось, каким образом это сказывается на нашем духовном самочувствии. То же можно сказать и о периодах, когда мы исповедовались более усердно, регулярно. Думаю, что большинство из вас может обратиться здесь к своему личному опыту.


    

Говоря о таинстве исповеди и о покаянии как таковом, можно привести такое сравнение. Когда мы причащаемся, сначала следует чин Божественной Литургии – освящение Святых Даров, а уже потом приобщение верных Тела и Крови Христовых, то есть нельзя причаститься, если предварительно не была совершена Литургия. Что-то похожее можно сказать и о таинстве покаяния. То, что происходит на исповеди, не может восприниматься изолированно от всей нашей жизни. Одно дело, когда человек пришел в церковь в первый раз – пришел с неким результатом прожитого – и говорит о том, что хочет свою жизнь изменить, раскаиваясь во всем, что сделал до этого момента не так. И другое дело, когда человек регулярно ходит в храм и у него уже нет тех тяжких, страшных грехов, которые, может быть, были первоначально. Здесь исповедь должна являться уже неким выражением того, как человек живет. И наверное, акцент надо постепенно смещать с того, как человек исповедуется, в сторону того, насколько он честно, искренне старается жить по-христиански. Поэтому по сути подготовкой к исповеди – правильной, внимательной, полноценной – является вся наша христианская жизнь. Мы регулярно испытываем свою совесть, а когда она нас обличает, этим обличениям внимаем и сразу же стараемся исправиться – вот тогда, по большому счету, и исповедь начинает представлять собой то, что она должна представлять.
Следует сказать и о некоторых практических моментах, связанных с подготовкой к таинству покаяния. Исповедуясь внимательно и регулярно, мы обязательно столкнемся с тем, что необходимо изыскать время для подготовки к исповеди. Потому что когда человек приходит в храм и уже во время службы, схватив записку, предназначенную для вписывания в нее имен о здравии и упокоении, начинает лихорадочно что-то черкать, вспоминая свои грехи, – это никуда не годится. Но даже когда мы дома берем лист бумаги, ручку и начинаем записывать то, что нам предлагает наша память, мы подчас не можем вспомнить всего, что с нами за какое-то время произошло. Поэтому гораздо правильнее придерживаться такой практики: испытывать свою совесть каждый вечер, и то, в чем мы себя грешными сознаем, обязательно записывать, чтобы потом не забыть. Только нельзя рассматривать это как формальный акт: вспомнили, записали и всё – можем быть спокойны, эти грехи никуда не денутся, они лежат в надежном месте… Помню, была у нас прихожанка, она работала медсестрой и говорила: «Я эти грехи столько раз уже сдавала, сдавала…» – какая-то ассоциация у нее, по-видимому, возникала с анализами. Так вот, конечно же, грех нужно не «сдавать», как какой-то материал, а, записав себе его для памяти в конце дня, обязательно обратиться к Богу с молитвой и попросить у Него за этот грех прощения. И в этом есть некий залог того, что, вступив в новый день, мы его уже не станем повторять с той же безоглядностью, бесстыдством и бесстрашием.
Когда человек подводит итог каждому прожитому дню, когда он рассматривает себя и задает себе вопрос: «Почему я в этой ситуации поступил так? Ведь я же знал, что поступаю плохо!», когда он свою душу этим мучает, когда анализирует, разбирается в себе, принимает решение на будущее, кается перед Богом и просит, чтобы Господь дал ему твердость и силы исправиться, – тогда, по большому счету, есть надежда, что он постепенно станет лучше. Если человек этого не делает на протяжении всей своей церковной жизни, то – поверьте мне – он не изменится и лучше не станет. Он будет топтаться на одном и том же месте, и с ним, скорее всего, произойдет то, о чем мы подробно говорили в одной из прошлых бесед: делается первый рывок от жизни беззаконной к той жизни, которую мы называем жизнью в Боге, человек оставляет багаж тяжких грехов позади и… застывает на месте. А кто-то, так застыв, в конце концов переживает откат назад, к жизни прежней. И когда человек раз за разом на исповедь приходит и говорит: «Батюшка, я постоянно хожу в храм, молюсь и исповедуюсь, но остаюсь всё с теми же грехами и в той же мере – ничего не меняется», – это и означает, что отсутствует именно покаянное делание.

Исповедь
    

Говоря об исповеди, нужно сказать и о тех ошибках, которые чаще всего приходится наблюдать. Одна из наиболее распространенных такова: исповедь превращается в рассказ о жизни. Человек приводит множество каких-то фактов, подробностей, которые никакого отношения к исповеди как таковой не имеют. Появляются имена людей, появляются какие-то «действующие лица», появляются основная и побочные сюжетные линии и прочее. И понятно, что таким образом кающийся, порой сам этого не замечая, собственно от покаяния уклоняется. Иногда это желание запрятать поглубже горькую правду, а иногда просто проявление неумения сосредоточиться. Другая крайность – когда человек исповедуется очень кратко и всё свое покаяние заключает в словах: согрешил делом, словом, помышлением, гневом, объядением и прочее. По сути, это такая исповедь, которую можно было бы один раз записать и всё время с собой носить – одни слова вычеркивать, другие слова подчеркивать и думать при этом, что происходит какая-то внутренняя работа. А между тем, если эта работа начнет совершаться по-настоящему вдумчиво, мы увидим, что меняются на самом деле не страсти, которые в нас есть, – меняется, прежде всего, мера проявления в нашей жизни этих страстей. Например, мы на каждой исповеди каемся, что согрешили гневом. Но есть разные меры гнева: можно в гневе скрежетать зубами и молчать, можно не скрежетать, а просто молчать, можно ругаться, можно кричать, можно ломать мебель, можно бить кого-то, а можно и убить – и всё это проявления страсти гнева. Иногда человек говорит, что согрешил воровством, и совершенно непонятно, что он под этим понимает: то ли он проехал в транспорте без билета или унес с работы десять листов формата А4, то ли забрался к кому-то в дом и вынес оттуда всё, что там было. Необходимо каждый раз вносить какую-то ясность. Поэтому, не превращая свою исповедь в рассказ, а тем более в повесть или роман, нужно в то же время избегать чрезмерной краткости и говорить о каждом грехе так, чтобы священник понял, о чем идет речь. Можно привести еще такую аналогию: исповедь – это некий обвинительный акт, который человек оглашает в отношении самого себя. И, обвинив себя, ждет прощения от Бога, прилагая к этому, с одной стороны, надежду на милость Божию, а с другой – решимость от грехов отвратиться и более к ним не возвращаться.
Еще одна ошибка, которая тоже серьезно затрудняет исповедь: человек говорит о каком-то своем грехе и замолкает, глядя на священника. И непонятно бывает, то ли он ожидает слова поддержки, то ли смотрит, не слишком ли священник его осуждает за это, то ли еще что-то иное. Но в любом случае возникает ощущение, как будто человек каждый этот грех как некую проблему на священника «вешает» и ждет, что тот с ней за него разберется. Иногда это сопровождается тем, что исповедь совершается как бы не от первого лица. Человек говорит примерно так: «Вот что произошло со мной, а как произошло, я не понимаю». Нет, на самом деле мы все люди вменяемые, нормальные, полноценные, и если мы грешим, то грешим, конечно, в полном сознании и должны с полной ответственностью к последствиям этого подходить.

И. Репин. "Отказ от исповеди"
    

Самое страшное происходит, если человек вдруг решает: вот, я каялся в таком-то грехе десять раз – а может быть, сто раз или тысячу раз – и это значит, что буду каяться и тысячу первый, и вообще всю жизнь, и мне с этим ничего не поделать. Эта мысль самая подлая и самая предательская, потому что весь дар таинства покаяния заключается в возможности отойти от аналоя с крестом и Евангелием и всё начать сначала. Если мы этой возможностью не пользуемся, это значит, что мы не понимаем, в чем заключается смысл таинства покаяния. И только тот, кто раз за разом решается начинать всё заново, когда он уже, кажется, своими грехами всё разрушил, со временем чего-то может добиться. А человек, который говорит: «Я грешил и позавчера, и вчера, и сегодня и понимаю, что так и буду грешить», – на этом месте так и останется, ничего в его жизни не изменится. И по большому счету, говорящий так оставляет Богу возможность спасать его только лишь посредством скорбей и посредством, соответственно, их терпения. А терпения нам всем тоже ох как недостает…
Игумен Нектарий (Морозов). Фото: А.Поспелов / Православие.Ru
– Когда мы каемся в грехе, то должны пообещать его больше не совершать. Но как можно говорить, что чего-то никогда не совершишь, если речь идет о грехе, который повторялся уже много раз?

– То, что мы каемся в каком-то грехе и обещаем его не повторять, еще не означает, что мы его не совершим. Но то, что мы приносим в нем покаяние, означает, что у нас есть решимость его ни в коем случае в себе не допускать. С чем это можно сравнить? Вот вам необходимо пройти по канату, который натянут на достаточно большой высоте. При этом вы видите, что внизу лежат люди, которые с этого каната упали и разбились. И вы понимаете, что риск сорваться с каната есть, но вам всё равно надо по нему идти. Если в этот момент вас спросят: «А ты упадешь с этого каната или нет?» – что вы ответите? Вы скажете: «Я не знаю. Теоретически это возможно, но однозначно я сделаю всё от меня зависящее, чтобы с него не упасть». Вот примерно такой должна быть жизнь человека от исповеди до исповеди.
Вообще регулярно повторяющиеся грехи – это что-то похожее на снежный сугроб. Представьте: снег всё время валит, а у нас есть какой-то способ, которым мы топим этот снег. И можно в конце концов прийти к тому, что останется только лужица от него. А если мы не будем этот снег топить, то вырастет такой сугроб, из которого мы не сможем выбраться и замерзнем. Поэтому и бороться с повторяющимися грехами надо, и каяться в них надо, а считать, что какой-то грех в нашей жизни есть и никак нам с ним уже не расстаться, нельзя. Хотя на самом деле может быть и так, что мы доживем до самой смерти и так с ним и не справимся, но в момент, когда Господь будет нас судить, произойдет наше разлучение с этим грехом. Эта мысль встретилась мне как-то в дневниках святого равноапостольного Николая Японского и очень запомнилась. Святитель пишет о своем уповании на то, что в тот момент, когда Господь будет его судить, Он не осудит его вместе с теми его грехами, с которыми он всю жизнь боролся. Ведь Господь знает, что он не составлял с ними единого целого, что ими не определялась его жизнь. Вот поэтому очень важно с грехами не сродняться, какими бы привычными они ни были для нас.
– А как бороться с грехами в мыслях?
– Дело в том, что, как правило, по-настоящему начинает бороться с грехом внутри тот, кто отсекает грех на деле. Когда же мы грехи совершаем и самим делом, то бороться с ними внутри и истреблять их из сердца достаточно сложно. Когда мы полагаем для себя законом, что в таких-то ситуациях будем молчать, не поддаваясь гневу, не поддаваясь раздражению, не поддаваясь желанию кого-то осудить или сказать о ком-то что-то, чего мы на самом деле не знаем, – и это действительно уже в нас локализуется, тогда уже проще разобраться и понять: вот эта мысль, которая во мне есть, угодна Богу или Богу противна? И когда наша совесть подсказывает нам, что она Богу противна, надо произвести разделение между собой и этой мыслью. Как это можно объяснить? Представьте, что вы начали открывать дверь из квартиры на лестничную площадку и вдруг увидели, что там вместо близкого вам человека какой-то бандит стоит. И вот начинается борьба за то, чтобы дверь закрыть. Вы же не позволите ему войти, если у вас есть подозрения, что он вас сейчас убить постарается или, как минимум, ограбить, так ведь? Вы будете бороться до последнего. И вы не скажете себе: «Наверное, он сильнее и поэтому все равно дверь откроет, так что я лучше его впущу – и будь что будет». Вы будете бороться – и за то время, пока вы боретесь, или из соседней квартиры кто-то выйдет, или муж домой придет, или сам этот преступник в конце концов увидит, что это не такое простое дело, и скроется, опасаясь шума. Вот то же самое происходит и при внутренней борьбе с грехом. При этом человек может всю жизнь жить, употребляя колоссальные усилия в этой внутренней брани, и с места не сдвинуться. Но, как говорил старец Паисий Афонский, никто из нас не видит, сколько бесов против него борется сегодня. Вчера это мог быть один – а может быть, даже ни одного не было, и человек с самим собой боролся, – а сегодня их может быть сто, и мы, чтобы не сдвинуться с места, преодолеваем гораздо большее сопротивление, нежели раньше для того, чтобы не просто идти – бежать! И вроде бы ничего не достигнуто, а труд настолько велик, что Господь за него увенчает. Правда, жить и себя этим оправдывать не стоит, но знать такую духовную закономерность нужно.
– Нужно ли каяться в грехах, которые мы совершаем во сне?
– Нет таких грехов, которые мы совершаем во сне. Потому что сон – это состояние, в котором человек себя никаким образом не может контролировать. Единственное, на что можно обратить внимание: если мы видим какие-то похожие сны, которые нас одинаковым образом тревожат, это должно заставить нас задуматься о состоянии своей души. Не надо при этом принимать в расчет, что именно мы видим, какую информацию мы во сне получаем, что мы во сне делаем, – это всё абсолютно неважно. Важно только то, что если наши сны нас каким-то образом гнетут, то либо мы находимся в состоянии нервного переутомления или перевозбуждения, либо мы что-то в своей жизни делаем не так, и поэтому наша душа нас беспокоит. Но ни в чем из того, что мы видим во сне, покаяние приносить нет надобности. Здесь нужно рассуждать иначе: к примеру, если человек перед тем, как лечь спать, выпил лишнего, а потом ему всю ночь что-то снилось, то ему надо каяться не в том, что приснилось, а в том, что он был нетрезв. Или когда человек знает, что если он на ночь наестся, то ему будут сниться кошмары, тогда, наверное, на исповеди ему стоит сказать о том, что он объедается перед сном, а не о том, что он в этих кошмарах видит.
– Как бороться со стыдом перед исповедью? Понятно, что бороться нужно, но иногда даже самой себе стыдно признаться в каком-то грехе, не то что священнику.
– А как мы боремся со страхом, когда необходимо идти лечить зубы? Вот я страшно боюсь лечить зубы – у меня это, наверное, один из самых главных страхов в жизни. Но я прекрасно понимаю, что если не пойду к стоматологу, когда это нужно, то спустя какое-то время проблемный зуб разболится настолько сильно, что и лечить его все равно придется, и с болью этой вдвойне или втройне намучаюсь. Точно так же и здесь. Если я понимаю, что мне так стыдно сейчас и мне так не хочется в этом исповедоваться, то как же мне будет стыдно потом, когда уже не будет возможности покаяться, а будет лишь Суд Божий? Эта мысль о Суде Божием должна помочь нам всё преодолеть. Но этот стыд, который мучает нас перед исповедью, надо обязательно помнить после исповеди и, когда есть желание совершить те же поступки, в которых было стыдно каяться, звать его на помощь. Но он нередко куда-то исчезает в это время и появляется опять только когда мы встаем перед аналоем…
– Умер любимый мною человек. Жили мы очень хорошо. Можно ли мне, когда я исповедуюсь, просить прощения за него о тех его поступках, которые мне известны?
– Нет, конечно. Человек на исповеди кается только в своих грехах. Мы не можем покаяться за другого человека. Но вы знаете, наверное, что мы можем за усопшего молиться и можем творить за него милостыню. Милостыня – это любой дар, который мы приносим в память о человеке, и самая главная милостыня, которую мы можем принести, это наша собственная душа. И можно подать человеку на улице деньги или еду со знанием того, что мы делаем это за кого-то, а можно запретить себе осуждать людей в память о том, кто умер и о ком мы молимся. И это будет не менее действенно, чем первая милостыня. А скорее и более действенно.
– Если человек исповедовался вечером и понял, что его исповедь была неправильно построена, то утром, переживая по этому поводу, можно прийти к священнику и исповедать это как грех?
– Если есть беспрепятственная возможность это сделать утром, то можно, но, наверное, лучше об этом сказать все-таки в другой раз. Потому что лучше, особенно если это воскресный или праздничный день, дать исповедоваться тем людям, которые иначе уже просто не успеют. А из понятого просто сделать для себя соответствующие выводы – и при этом идти и причащаться с пониманием того, что только лишь Господь нас может из любого состояния вывести. Вообще каждый раз, когда мы причащаемся, нужно, к Чаше подходя, просить у Бога того, чего нам острее всего в этот момент не хватает. Потому что это такой удивительный момент близости к Богу, и если мы чувствуем, что кого-то не можем простить, то нужно перед Чашей просить, чтобы Господь даровал нам на это силы; если мы чувствуем, что не можем никак побороть какую-то страсть, то, опять-таки, перед Чашей должны просить у Бога, чтобы Он, войдя в наше сердце, Сам попалил эту страсть, которая нас мучает, угнетает и не дает с ней расстаться. При этом я очень бы не хотел, чтобы вы, меня сейчас выслушав, решили, что, наверное, исповедоваться стоит пореже, чтобы священнику не досаждать; или и вовсе – что если не получается исповедоваться правильно, лучше на исповедь не ходить.
– Почему говорят, что тем, что слышишь от священника на исповеди, не надо ни с кем делиться?
– Есть такое правило, очень важное: вообще не надо никому рассказывать, за редким-редким исключением, о том, что происходит в нашей душе. Вот есть для этого священник, и есть для этого один или два самых близких человека. А порой не стоит и с самыми близкими делиться, потому что какие-то искушения между людьми возникают, и то, что мы кому-то открыли, порой почву для каких-то дополнительных искушений создает. Кроме того, есть в нашей жизни такое, что касается, собственно говоря, нас и Бога. И когда мы об этом говорим, то окрадываемся либо тщеславием, либо какими-то другими страстями – потому что иной причины говорить об этом нет.
Если же говорить о сказанном во время исповедания грехов… Есть тайна исповеди. Это в первую очередь касается священника, который не имеет права говорить с кем-либо о том, что слышал на исповеди от конкретного человека. Но желательно, чтобы и сам человек к исповеди относился с таким же благоговением и о том, что он во время нее рассказывал, больше не вспоминал. Вообще грехи совершенные и потом исповеданные лучше из своей жизни полностью удалять, как бы забывать о них. Помнить, что мы грешны, но самих грехов не вспоминать и тем паче о них не говорить. Бывает так, что на исповеди человек может получить какой-то совет, который окажется ему особенно полезен. Некоторые из этих советов носят общий характер, и ими поделиться можно. Но большая часть этих советов носит все-таки характер частный – и этих советов лучше опять-таки никому не передавать, хотя бы потому, что другому человеку они могут в его ситуации не помочь, а наоборот, принести какой-то вред.
– Если к человеку вдруг пришло сокрушение о своем грехе и он раскаялся дома или в храме перед иконой, назвав этот грех, это приравнивается к тому, что он его исповедал?
– Нельзя сказать, что «приравнивается», это не так. Но я уже говорил о том, что покаяние не может состоять только лишь из таинства исповеди, потому что покаяние – это процесс, который нас к нему непосредственно приводит. Если речь идет о том, что человек сначала оплакал свои грехи в молитве – дома или же перед иконой в храме – и потом о тех же грехах сказал на исповеди, но уже с более холодным сердцем, – да, это некое единое действие покаяния. Если же человек перед иконой покаялся в каких-то грехах и на исповеди о них потом не сказал, то это, конечно, неправильно. При этом зачастую действительно бывает так, что мы грехи сначала оплакиваем, а потом приходим на исповедь, и у нас уже нет таких слез об этом проступке и нет такого сокрушения, потому что мы его уже пережили. Мы на исповеди уже просто свидетельствуем.
– Какой должна быть последовательность грехов на исповеди, как ее нужно строить?
– Не надо никак «строить». Вот я сделал что-то – я пришел и об этом сказал. Я не знаю таких грехов, которые человек не мог бы выразить. Зачем последовательность? Мы же не какую-то работу научную пишем. Иначе к списку всех прочих грехов нужно было бы добавить некую сложность душевную, совершенно излишнюю, и обыкновение усложнять то, что усложнять не надо. Все грехи, на самом деле, достаточно просты. Непростыми бывают обстоятельства, в которых люди их совершают. Но и при этом охарактеризовать сам грех, назвать его всё равно очень просто. Это не область исследования. Разбираться нужно в причинах, которые конкретно нас побуждают к каким-то прегрешениям, а в то, в какой последовательности эти грехи лучше расположить, углубляться не нужно.