18. Поединок

Ночью наши разведчики приволокли в мешке "языка". На допросе он
сообщил, что фашистское командование серьезно обеспокоено действиями наших
снайперов. Из Берлина доставлен на самолете руководитель школы немецких
снайперов майор Конингс, который получил задание убить прежде всего, как
выразился пленный, "главного зайца".
Командир дивизии полковник Батюк был в хорошем настроении.
-- Майор для наших хлопцев -- это пустяк, -- пошутил он. -- Надо было
самому фюреру прилететь. За этой птицей поохотиться было бы интересней.
Верно, Зайцев?
-- Верно, товарищ полковник, -- говорю. А про себя думаю: "Легко
сказать, все-таки руководитель школы, видимо, зверь матерый..."
-- Что ж, надо этого сверхснайпера уничтожить, -- уже строгим тоном
сказал комдив. -- Только действуйте осторожно, умно.
Я уже научился быстро разгадывать "почерк" фашистских снайперов, по
характеру огня и маскировки без особого труда отличал более опытных стрелков
от новичков, трусов -- от упрямых и решительных. Но характер руководителя их
школы долгое время оставался для меня загадкой. Ежедневные наши наблюдения
ничего определенного не давали. Трудно было даже сказать, на каком участке
фашист. Наверно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как я
его.
Не прекращая поиск берлинского суперснайпера, я старался
проанализировать личный опыт и опыт своих товарищей, чтобы найти самое
верное решение.
Опыт подсказывал, что без помощи своих окопных друзей -- стрелков,
пулеметчиков, саперов и связистов -- нельзя рассчитывать на успех.
Обычно после того, как фашистский снайпер обнаружен, определено его
местонахождение, я подзывал, скажем, пулеметчика, давал ему трубу, сам брал
окопный перископ, указывал самый заметный предмет и начинал вести зрение
пулеметчика по ориентирам. И вот, когда пулеметчик увидит фашистского
снайпера, убедится, как хитро он маскируется, тогда этот пулеметчик
становится твоим грамотным помощником.
На такую демонстрацию уходит час, иногда два. Некоторые снайперы
упрекали меня:
-- Эта показуха солдатам совершенно не нужна. Если нужен тебе помощник,
так командир роты прикажет, [97] и любой солдат пойдет к тебе за милую душу.
Все это правильно, но я обращался к сердцу солдата, к его сознанию, к
его совести. И когда мы хорошо понимаем друг друга, тогда приходят душевная
радость и успех.
Кроме того, в ходе подготовки ложных позиций, установки макета, его
маскировки давали мне возможность изучать каждого солдата, кто на что
способен. Другой солдат, смотришь, инициативный, смелый, а в помощники не
годится: слишком горяч, вспыхнет и погаснет. На такого нельзя полагаться в
длительной борьбе: после первой же опасной встряски он найдет причину уйти
от тебя под предлогом более важного дела. А по существу, у него
просто-напросто кончился запас смелости.
Такие характеры встречаются нередко и среди начинающих снайперов.
Сложнее разгадываются характеры вражеских снайперов. Мне только ясно --
все они упорные. И для них я нашел свой метод: хорошо подготовишь куклу,
поставишь ее незаметно и начинаешь передвигать -- кукла, как человек, должна
менять свои позы. Рядом с куклой твоя хорошо замаскированная позиция.
Снайпер врага дал выстрел по кукле, но она осталась "живой", и тогда
начинается демонстрация упорного характера. Делает второй выстрел, затем
готовится к третьему, но, как правило, перед третьим выстрелом сам попадает
на мушку.
Опытные снайперы противника выходят на свои позиции под прикрытием огня
и в сопровождении двух-трех ассистентов. Перед таким "волком" я прикидывался
обычно новичком, вернее, простым солдатом, и тем усыплял его бдительность
или просто начинал шутить с ним: после каждого выстрела показывал ему
результат стрельбы условными знаками, как это принято на полигоне во время
тренировочной стрельбы. К такой мишени фашистский снайпер быстро привыкал и
переставал замечать ее. И как только он отвлекался на другие цели, я
моментально занимал место мишени. Для этого нужно несколько секунд.
Отшвыривал в сторону мишень и ловил голову фашиста на перекрестке прицела
своей снайперки.
Обнаружение цели в стане врага я подразделял на два этапа. Первый
начинался с изучения обороны противника. Затем узнавал, где, когда и при
каких условиях были ранены наши бойцы. В этом случае мне хорошо помогали
санитары. Они говорили, где подобран раненый, и я шел туда, разыскивал
очевидцев, от них узнавал все подробности истории ранения и за счет этого
разгадывал схему огня противника. Это я отношу к первому этапу определения,
где нужно отыскивать цель. Второй этап я называю поиском цели. Для того
чтобы не попасть на мушку фашистского снайпера, разведку наблюдением
местности вел при помощи оконного перископа или артиллерийской трубы.
Оптический прицел снайперской винтовки или бинокль в этом деле не годятся.
Опыт показал, что там, где раньше было оживление противника, а сейчас не
заметишь ни одного лишнего движения, значит, там засел матерый хищник. Вот
почему я своим друзьям-снайперам говорил: не изучил обстановку, не
побеседовал с людьми -- не лезь на рожон. В снайперском деле надо
придерживаться принципа по народной пословице: "семь раз отмерь, один
отрежь". И действительно, для подготовки точного выстрела нужно много
трудиться, изобретать, изучать характер, силу противника, нащупывать его
слабые места и только после этого приступить к решению задачи одним
выстрелом.
Успех наблюдения достигается только практическими занятиями,
непосредственно на местности. В боевой обстановке эти навыки приобрести не
так просто. Каждый выход [98] на позицию должен обеспечиваться строгой
маскировкой. Снайпер, не умеющий наблюдать замаскированно, уже не снайпер, а
просто-напросто мишень для врага.
Вышел на передний край, замаскируйся, камнем лежи и наблюдай, изучай
местность, составляй карточку, наноси на карточку особые приметы. Если в
процессе наблюдения себя проявил каким-то неосторожным движением головы,
открылся противнику и не успел вовремя скрыться, помни, ты допустил
оплошность, за свой промах получишь пулю только в свою голову. Такова жизнь
снайпера.
Поэтому при подготовке снайперов я лично придавал скрытности и
маскировке главное внимание.
У каждого снайпера своя тактика, свои приемы, собственные выдумки,
изобретательность. Но всем начинающим и опытным снайперам необходимо всегда
помнить, что перед тобой тактически зрелый, инициативный, находчивый и очень
меткий стрелок. Его надо перехитрить, втянуть в сложную борьбу и тем самым
привязать к облюбованной позиции. Как этого достигнуть? Придумывай ложные
ходы, рассеивай его внимание, запутывай свои следы, раздражай замысловатыми
движениями, утомляй его зрительную сосредоточенность. Я против организации
фундаментального снайперского поста даже в долговременной системе обороны.
Снайпер -- это кочевник, появляется внезапно там, где противник его не ждет.
За огневую инициативу нужно бороться. Одни разгадки ребусов противника
ничего не дадут, если у тебя нет уверенности расплатиться за эти хитрости
метким огнем быстро и решительно.
Однажды в районе льдохранилища, в расположении обороны шестой роты,
снайперы Николай Куликов и Галифан Абзалов в течение дня не проявили на
своем участке никаких признаков жизни: сидели в траншее под железнодорожным
полотном. И лишь на второй день прикрепили к веревке консервные банки и
вынесли их до наступления рассвета на нейтральную зону. Один конец веревки
остался в траншее. Взошло солнце, и консервные банки загремели под самым
носом немцев. Те стали выглядывать. Появилась одна голова, вторая. Снайперы
сделали по выстрелу. Через час повторилось то же самое. Таким образом к
вечеру Куликов и Абзалов вывели из строя целое отделение противника.
Как-то в период некоторого затишья на переднем крае я встретил среди
развалин двух солдат-снайперов -- Афиногенова и Щербину. Они вяло шагали
навстречу мне. Мы поздоровались, с тропинки отошли в сторону, сели на камни,
закурили.
-- Куда направились? -- спросил я их.
-- В расположение роты. Фашисты притаились, носа не показывают,
отдохнуть можно, -- ответил Щербина.
-- Зря уходите, -- ответил я, -- момент удобный для пристрелки цели.
Ребята согласились, и мы пошли в район тиров.
По дороге выяснилось, что оба они ни разу не делали пристрелку
возможных целей. Считали это ненужным. Просто ходили среди развалин по всему
переднему краю и, заметив противника, открывали огонь. Это частенько
приводило к промахам. Иначе и не могло быть: расстояние до цели сразу не
определишь, заранее подготовленных данных для стрельбы нет, а цель
появляется на несколько секунд -- вот причина промахов. Надо заранее
готовить несколько постов, хорошо изучить впередилежащую местность, наметить
ориентиры и определить расстояние до них, тогда и в часы затишья будет
успех.
Мы дошли до поселка завода, зашли в один разрушенный дом. Здесь был мой
запасной пост. Я показал товарищам, где у противника расположены [99] дзоты,
пулеметные точки, орудия прямой наводки, наблюдательные пункты, боевое
охранение, и сказал:
-- Как видите, снайперу не так много нужно знать про оборону
противника. Пришел на позицию, отыскал нужный листок в блокноте -- внес в
стрелковую карточку нужные поправки и жди удобного момента. Для хорошо
подготовленного снайпера достаточно того, чтобы цель показалась на короткое
время. За это время нужно поймать ее на мушку, прицелиться и произвести
выстрел без промаха.
Было часа четыре дня.
-- Сейчас у фашистов обеденное время, -- сказал я, обращаясь к
товарищам, -- они пунктуальные.
И вынул из стенки окопчика кусок фанеры. На нем была начерчена
стрелковая карточка. От времени некоторые цифры стерлись. Я достал огрызок
карандаша, обновил цифры, потом поставил нужный прицел, изготовился к
стрельбе, стал ждать. Мои товарищи через окопные перископы наблюдали за
позицией противника. Сидели тихо. Следили за поведением противника
внимательно. Прошел час. Пыл и охотничий азарт у моих молодых друзей начал
пропадать. Надоедает однообразие, хочется перебраться на другую позицию,
поговорить с солдатами.
-- Подождите! -- одергиваю я их. -- В засаде разговаривать нельзя.
Мои друзья замолчали. После того прошло еще несколько минут. В немецкой
траншее появилась голова. Я тотчас же выстрелил. Немецкая каска вылетела на
бруствер. Все снова стихло. Каска лежит на самом верху бруствера. Из
траншеи, где показывалась голова, стала мотаться совковая лопата: оставшийся
там в живых второй фашист углубляет свой окоп.
Мне не однажды приходилось фашистов бить на выбор. Бывали такие случаи,
когда через оптический прицел я встречал своих старых знакомых. Наблюдать за
поведением противника -- моя страсть. Вот увидишь -- из блиндажа выходит
такой напыженный фашистский офицер, важничает, повелительными жестами
разгоняет солдат в разные стороны. Они точно выполняют его волю, его
желания, его каприз. Но он не знает, что жить ему осталось считанные
секунды.
Я вижу его тонкие губы, ровные зубы, широкий тяжелый подбородок и
мясистый нос. Порой создавалось такое ощущение, словно змею захватил под
самую голову, она извивается, а моя рука сжимается -- и раздается выстрел...
В нашей дивизии среди снайперов вошло в быт правило: собираться в одном
блиндаже и подводить итоги дня, высказывать свои предложения, сообщать о
новинках в тактике противника.
Мы делали подсчеты: для того чтобы произвести прицельный выстрел,
снайперу нужно всего десять секунд. Таким образом, за одну минуту снайпер
может произвести пять выстрелов. Для зарядки патронов в винтовку необходимо
двадцать, тридцать секунд. Как видите, за одну минуту десять снайперов могут
убить пятьдесят солдат противника. Среди нас, снайперов, считался высшим
специалистом Саша Колентьев. Мы относились к нему с уважением, знали, что он
окончил московскую школу снайперов и хорошо знал правила ведения огня из
винтовки со снайперским прицелом. И вот однажды он открыл свою противогазную
сумку, выбросил ив нее патроны, гранату, грязную тряпку, которая называлась
полотенцем, потом вытянул маленькую папочку в кожаном переплете, развернул
ее и зачитал нам слова, которые я тут же переписал в свой блокнот: "Путь к
меткому выстрелу -- это маленькая тропинка, проложенная по краю обрывистого
берега бездонной пропасти. Выходя на дуэль, каждый снайпер [100] волнуется,
как будто одной ногой встает на острие камня.
Чтобы выстоять над обрывом на остром камне, нужны, безусловно,
смелость, тренировка, спокойствие и хладнокровие. Такое чувство охватило
меня. Победителем из поединка выходит тот, кто сумел первым побороть сам
себя".
Так, переосмысливая и обдумывая свой опыт, я вместе со своими
товарищами искал путь к решающему поединку с берлинским суперснайпером,
который ловко и умело пока переигрывал нас.
Но вот в один из дней моему другу-уральцу Морозову снайпер разбил
оптический прицел, а Шайкина ранил. Морозов и Шайкин были опытными
снайперами, они часто выходили победителями в самых сложных и трудных
схватках. Сомнений теперь не было -- они натолкнулись на фашистского
"сверхснайпера", которого я искал.
На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те самые позиции, где вчера
были наши товарищи.
Знакомый, многими днями изученный передний край противника. Ничего
нового. Кончается день... Но вот над фашистским окопом неожиданно
приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет. Это
уловка: каска раскачивается неестественно, ее, видимо, несет помощник
снайпера, сам же снайпер ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.
Просидели без толку до темноты.
-- Где же он, проклятый, может маскироваться? -- спрашивает Куликов,
когда мы под покровом наступившей ночи покидали засаду.
-- В этом все дело, -- говорю.
-- А если нет его здесь? Может, ушел давно? -- высказал сомнение
Куликов.
Но по терпению, которое проявил наш противник, ничем не обнаружив себя
за весь день, я как раз догадывался, что берлинский снайпер здесь.
Требовалась особая бдительность.
Прошел и второй день. У кого нервы окажутся крепче? Кто кого
перехитрит?
Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим
поединком. Он уже не сомневался, что противник перед нами, и твердо надеялся
на успех.
Вечером в землянке меня ожидало письмо из Владивостока. Сослуживцы
писали:
"Узнали мы о ваших героических подвигах на берегах Волги. Гордимся вами
-- нашим воспитанником...".
Неловко мне стало. Хотелось нарушить фронтовой обычай и прочитать
письмо наедине: товарищи пишут о "подвигах", а тут который день за одним
фашистом без толку охотишься... Но Куликов и Медведев заворчали:
-- Коль с Тихого океана -- читай вслух!
Пришлось читать.
Казалось, не письмо, а тихоокеанская волна ворвалась в землянку, вызвав
дорогие воспоминания, Потом Виктор Медведев сказал:
-- Надо сразу же ответить. Напиши, Вася, от всех нас: мол, морской
чести не опозорим...
На третий день с нами в засаду отправился политрук Данилов.
Утро начиналось обычно: рассеивался ночной мрак, с каждой минутой все
отчетливее обозначались позиции противника.
Рядом закипел бой. в воздухе шипели снаряды, но мы, припав к оптическим
приборам, неотрывно следили за тем, что делалось впереди.
-- Да вот он, я тебе пальцем покажу! -- вдруг воскликнул политрук. Он
чуть-чуть, буквально на секунду, приподнялся над бруствером, но этого
оказалось достаточно. К счастью, пуля только ранила политрука.
Так мог стрелять, конечно, лишь опытный снайпер. Я долго всматривался
[101] во вражеские позиции, но найти его засаду не мог. За многие дни я уже
так изучил передний край противника, что сразу замечал каждую новую воронку,
каждый вновь появившийся бруствер. Сейчас же ничего нового и подозрительного
не было.
Но по быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то перед нами.
Продолжаю наблюдать. Слева -- подбитый танк, справа -- дзот. Фашист в
танке? Нет. Опытный снайпер там не засядет. В дзоте? Тоже нет -- амбразура
закрыта плотно.
Между танком и дзотом, на ровном месте, перед самой линией обороны
фашистов, лежит железный лист с небольшим бугорком битого кирпича. Давно
лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника: где лучше занять
снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листом? Ночью сделать к нему
скрытые ходы...
Да, наверное, он там, под железным листом, на нейтральной полосе.
Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул!
Ага, отлично. Осторожно опускаю дощечку в траншею в таком же положении, в
каком приподнимал. Смотрю на пробоину. Никакого скоса, прямое попадание!
Значит, точно, фашист под листом.
-- Там, гадюка... -- доносится из засады рядом тихий голос Николая
Куликова.
Теперь надо его выманить. Хотя бы краешек головы.
Бесполезно добиваться этого сейчас. Но с этой удачной позиции он вряд
ли уйдет, характер его теперь достаточно известен.
Оборудовали пост ночью. Засели до рассвета. Утром гитлеровцы открыли
беспорядочный огонь. По переправе через Волгу били вражеские минометы. В
небо взлетели ракеты. Затем ударила наша артиллерия, и фашистские минометы
замолчали. Появились немецкие бомбардировщики.
Взошло солнце. Куликов сделал "слепой" выстрел: снайпера следовало
заинтриговать. Решили первую половину дня переждать: блеск оптики мог нас
выдать. После обеда наши винтовки были уже в тени, а на позиции фашиста
упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело. Случайный осколок
стекла или снайперский прицел?..
Куликов осторожно, как это может сделать только самый опытный снайпер,
стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Куликов на мгновение приподнялся,
громко вскрикнул и упал...
Наконец-то советский снайпер, "главный заяц", за которым охотился
четыре дня, убит! -- подумал, наверное, немец, и высунул из-под листа
полголовы, Я ударил. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки
все так же блестел на солнце.
Куликов лежал на дне траншеи и заливался громким смехом.
-- Беги! -- крикнул я ему.
Николай спохватился и пополз за мной к запасному посту. А на нашу
засаду фашисты обрушили артиллерийский огонь.
Как только стемнело, наши на этом участке провели ночную вылазку. В
разгар боя мы с Куликовым вытащили из-под железного листа убитого
фашистского майора, извлекли его документы и доставили их командиру дивизии.
-- Я был уверен, что вы эту берлинскую птицу подстрелите, -- сказал
полковник Батюк. -- Но вам, товарищ Зайцев, предстоит новое дело. Завтра на
одном участке ожидается наступление фашистов. Чуйков приказал отобрать
группу лучших снайперов и сорвать атаку. Сколько у вас в строю хлопцев?
-- Тринадцать человек.
Комдив задумался. Потом сказал:
-- Значит, тринадцать против сотен. Сумеете?
-- Постараемся, -- ответил я. [102]