Есть над чем поразмыслить.

Итак, с чего нужно начинать разговор о вере или, что то же, проповедь?

Ведь проповедь — не только то, что звучит с амвона, это совсем не обязательно должен быть сложный богословский текст или экскурс в историю Церкви. Проповедь — наш рассказ о Боге, своего рода мостик, который мы помогаем перебросить через бездну неверия, бездну, в которой обитает вечная смерть. Проповедь должна быть такова, каков наш собеседник,— она должна быть понятна, доступна для него и обязательно — лично к нему обращена. И в то же время она должна быть такова, каковы мы,— поделиться мы можем лишь тем, что сами имеем.

А начинать ее необходимо с того, что поможет нам перекинуть уже другой мостик — между нами и нашим собеседником. Этот мостик — что-то, что мы усмотрели в нем, еще, может быть, совсем незнакомом для нас человеке. Это может быть то, что его беспокоит, тревожит, о чем он думает, что ему интересно, что он любит. А еще — то доброе, что нам удастся в нем вот так, сразу разглядеть. Или не сразу…

С чего начинает свою проповедь в ареопаге апостол Павел? С того, что называет афинян людьми «особо набожными». Почему? Только лишь потому, что он увидел жертвенник с надписью «неведомому Богу». И этого одного ему хватило для наведения мостика: Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам (Деян. 17, 22–23). Здесь — и удивительная мудрость, и не менее удивительная любовь. И пусть большинство людей, собравшихся в ареопаге послушать Павла, оказались неспособными на тот момент вместить слово о воскресении мертвых, но мы знаем, что Дионисий Ареопагит, и женщина именем Дамарь, и другие с ними (см.: Деян. 17, 34) уверовали, слушая апостола.

Напротив, когда в нашей проповеди с самого начала присутствует осуждение того, кого мы решились «обратить», критика его образа жизни, того, что для него важно, что ему дорого, то она практически обречена на неуспешность.

Вспоминается эпизод из жизнеописания преподобного Силуана Афонского; к нему пришел некий архимандрит, миссионер, сетовавший на то, что его слово о Православии оказывается отторгнутым в той стране, в которой он несет свое служение. Вот как описывает их беседу отец Софроний (Сахаров).

«Старец спросил его, как он проповедует? Архимандрит, еще молодой и неопытный, жестикулируя руками и двигаясь всем телом, возбужденно отвечал:

— Я им говорю: ваша вера — блуд, у вас все извращено, все неверно, и нет вам спасения, если не покаетесь.

Старец выслушал это и спросил:

— А скажите, отец архиманд­рит, веруют ли они в Господа Иисуса Христа, что Он истинный Бог?

— Это-то они веруют.

— А Божию Матерь чтут они?

— Чтут, но они неправильно учат о Ней.

— И святых почитают?

— Да, почитают, но с тех пор, как они отпали от Церкви, какие же могут быть у них святые?

— Совершают ли они богослужения в храмах, читают ли слово Божие?

— Да, есть у них и церкви, и службы, но посмотрели бы Вы, что это за службы после наших, какой холод и бездушие.

— Так вот, отец архимандрит, душа их знает, что они хорошо делают, что веруют во Иисуса Христа, что чтут Божию Матерь и святых, что призывают их в молитвах, так что когда вы говорите им, что их вера — блуд, то они вас не послушают… Но вот если вы будете говорить народу, что хорошо они делают, что веруют в Бога; хорошо делают, почитая Божию Матерь и святых; хорошо делают, что ходят в церковь на богослужения и дома молятся, что читают слово Божие, и прочее, но в том-то у них есть ошибка, и что ее надо исправить, и тогда все будет хорошо; и Господь будет радоваться о них; и так все мы спасемся милостию Божиею… Бог есть любовь, а потому и проповедь всегда должна исходить от любви; тогда будет польза и тому, кто проповедует, и тому, кто слушает, а если порицать, то душа народа не послушает вас, и не будет пользы». (Иеромонах Софроний (Сахаров) «Преподобный Силуан Афонский. Житие, учение и писания»)

В верности такого именно подхода и мне лично в жизни приходилось убеждаться не раз и не два… Помню и из своей жизни случаи, когда, не применяя к себе лично совета старца Силуана, я оказывался в ситуациях прямо противоположных моим намерениям. Самый яркий был, пожалуй, случай моего собеседования о вере и о том, как справиться с пристрастием к алкоголю, с подвыпившим человеком, подошедшим ко мне в коридоре поезда «Москва — Полоцк». Он сам заговорил со мной, задавал различные вопросы… Не думаю, что я чем-то его обидел, скорее, просто не нашел подхода к его душе, а стал говорить о бедственности состояния, в котором он (по его же собственным словам) находится, о тех страстях, которые мешают человеку справиться с собой и бросить пить, даже когда он к этому всеми силами стремится, и в первую очередь — о гордости. Его душа и так болела, а я, не смягчив этой боли, коснулся ее источника. Кончилась наша духовная беседа тем, что он просто-напросто набросился на меня с кулаками. Мне она пользу, безусловно, принесла и помогла стать немного осмотрительней, а ему — трудно сказать.

***

Но, конечно, говоря о вере, очень важно не только не породить чувство отторжения в другом человеке, но и не ожесточиться самому. Разве редко бывает так, что мы говорим, а понимания не находим? И вещи, которые лично нам представляются совершенно очевидными, ясными, непререкаемыми, оказываются для собеседника более чем спорными. Нередко приходилось наблюдать, как в подобных ситуациях сталкивались две воли, два человеческих «я», и ничего доброго из этого не выходило. А ведь наше дело — посеять семя веры, но не посеять вражды, залога отчуждения. Остальное же — не наше, собственно, дело, а Господа и самого человека.

***

Еще один, не менее важный момент… Часто бывает так, что разговор о вере, о Боге плавно перетекает в другой разговор: о том, как надо жить. До известной степени это закономерно. Трудно говорить о вере и не говорить о законе жизни по вере. Но вопрос в другом — готов ли человек найти в нашем лице для себя учителя жизни, воспитателя, в каком-то смысле судью? Далеко не всегда. Да и мы разве для этой роли подходим? Мы так уверены в доброкачественности собственной христианской жизни? Да, может быть, собеседник намного младше нас, мы опытней, больше знаем о жизни, и он на самом деле хочет услышать наш совет, сам его ищет, просит наставления. Но даже если и так, мы обязаны быть крайне деликатными, чтобы своими «острыми углами» не задеть его «острых углов», чтобы, проще говоря, наше самолюбие и самомнение не пришли в столкновение с теми же душевными немощами в нем. А немощи эти присутствуют, к сожалению, в каждом человеке, и когда они соприкасаются, то такие искры в разные стороны летят, такое пламя подчас разгорается! И игнорировать эту данность — непрос­тительная ошибка.

Поэтому если мы чувствуем в человеке напряжение, чувствуем, что давим на него, тут же надо давление убирать, напряжение снимать, а если не получается это сделать, то, возможно, лучше прекратить разговор, чтобы не достичь противоположного намерению результата.

Да и вообще «воспитание» — задача не мирянина, а по преимуществу священника. А точнее будет сказать — духовника, поскольку только лишь в случае установления подобных взаимоотношений священник получает «полномочия» от самого человека на то, чтобы учить и наставлять его. Но и этот процесс требует огромной тонкости и деликатности. Впрочем, это уже иная тема…

***

Не секрет, что сегодня трудно найти православного человека, которого можно было бы назвать эталоном Православия. Нам всем свойственны какие-то слабости, какие-то заблуждения, какие-то элементы неправомыслия, отчасти обусловленного недостатком знаний, отчасти же базирующегося на наших страстях. И нам самим необходимо отделять в себе одно от другого: то, что является аксиоматичным, бесспорным,— от того, что является «нашим» и в чем по этой самой причине мы не можем быть абсолютно уверенными. Тем более не стоит это «наше» навязывать кому-либо в качестве «обязательной программы». Ну, например, если есть у нас убеждение, что не так что-то сегодня в церковной жизни, то не надо в разговоре о вере как таковой обрушивать на собеседника весь груз наших собственных сомнений и переживаний по этому поводу. Нужно помнить, что он пока еще человечек на глиняных ножках, которые очень легко могут подломиться. И не надо возлагать на него бремя неудобоносимое в виде такого вот «приложения», не надо перегружать. Вообще то, что является собственно нашими идеями и взглядами, необходимо подвергать основательному анализу и критике и не спешить делиться ими со всеми, особенно с теми, кто, может быть, и первых-то шагов по пути веры не сделал.