После нескольких дней протестов в Екатеринбурге против строительства храма Святой Екатерины руководство города пошло на попятную и фактически отменило стройку — разобрали забор на месте предполагаемого храма, технику и вагончики вывезли с площадки, запланировано голосование за новое место храма. Фактически речь о том, что решение отменено. Можно назвать это благоразумием, хитрой уловкой, как угодно, но считывается это однозначно как то, что противники храма победили, а Церковь и власть уступили.
Закон уступил произволу, откровенно спровоцированному майдановскими технологами. Согласование строительства происходило по закону в течение нескольких лет, в рамках процедуры были отринуты две площадки, сквер стал уже третьей. Этот вариант поддержали десятки тысяч верующих, согласован с жителями, всё было решено честно и с исторической справедливостью. Но за считанные недели после усиленной медиакампании пару тысяч активистов сумели внушить многим горожанам, что храм в сквере — это зло. По разнообразным опросам видно, как жители Екатеринбурга в массе своей стали против храма Св. Екатерины. И Кремль, порой чутко относящийся к соцопросам, дал сигнал местным властям отступить. Сквер победил храм. Это противопоставление, придуманное провокаторами с манипулятивной целью (ибо храм не отменяет сквер, наоборот), тем не менее, если вдуматься, действительно существует в мировоззрении многих россиян. И выбор зачастую совершается не в пользу храма. На улицах Екатеринбурга почти каждый — от мала до велика — выступает за сквер, свободный от храма. Сквер нужнее храма, ближе и понятнее.
Более того, если попросить граждан выбрать между храмом со сквером или торговым (развлекательным) центром со сквером, боюсь, что победит последний. По крайней мере, количество людей, проводящих выходные с детьми в торговых центрах и церквях, говорит само за себя. Это мировоззренческая данность, которую нельзя не признать.
Реальными храмами для многих современников являются как раз центры торговли и развлечений. Они растут как грибы, и никто не возмущается этим, не протестует, наоборот — идут и идут туда толпами, хотя они далеко не безопасны и горят как спички. Религиозные же храмы в секулярном обществе воспринимаются в лучшем случае как красивая архитектура, не более того.
Но речь не о том, что народ попался не тот. Народ, как и Церковь, как и власть, это мы с вами — такие, какие есть, как себя сами сформировали. Тут не обвинять надо друг друга, а понять, честно ответить себе, кто мы и что мы? Куда идём? Объявленное государством в середине 2000-х возвращение к духовным ценностям Святой Руси, те самые скрепы и сакральные места Русского мира, которые в 2014-м стали как кость в горле у глобалистов, забыты и осмеяны.
Нет такого дискурса в медиа, не произносится в высокопоставленных речах, не озвучивается в школах и университетах, не носится в воздухе больших городов и умах русских людей. Стоит глянуть на вывески и афиши, чтобы понять — здесь царит гедонизм, жажда наживы и развлечений. Нет, далеко не все ей поддались и подчинились, но все вынуждены с этой реальностью считаться.
А что же государство? Вся идеологическая работа сведена к патриотизму, который из-за обязательности зачастую сводится к казёнщине и внешнему благочестию, которое нередко, к несчастью, отдаёт фарисейством. В госпропаганде правят бал приспособленцы и саботажники — за огромные деньги они создают низкопробный продукт, подменяют ценности симулякрами.
Более того, государство по-прежнему не решается порвать с ельцинизмом, осудить его как предателя национальных интересов. В попытке подвести базис под современную государственность власть позволяет ельцинистам, по сути своей манкуртам и предателям, создать из первого президента образ отца-основателя, чуть ли не благодетеля.
Пресловутый Ельцин-центр, о вредном влиянии которого бил в набат Никита Михалков, несомненно, внёс вклад в воспитание креаклов Екатеринбурга. Но разве в масштабах страны происходит не то же самое? Когда мэр Москвы Собянин и другие представители элиты превозносят погибшего Доренко, как мэтра журналистики, в то время как покойный не скрывал ненависти к Церкви, то что удивляться кричалке «кто не скачет — тот за храм»? Это всё звенья одной цепи.
Церковь же, некогда попытавшаяся выйти на честный разговор о самом важном, опять спряталась за ограду и оттуда пытается призвать людей к благочестию, даже корить и осуждать. Понятно, что это вызывает недоверие и недовольство. При всей греховности современного человека, он заслуживает искреннего и прямого разговора. Тем более что в наших душах по-прежнему живёт та самая русская тоска по истине, которая не даёт покоя даже самым обеспеченным, и нередко заставляет пускаться во все тяжкие, лишь бы загасить её.
Кто честно поговорит об этом с людьми? Кто задаст главные вопросы и попытается дать ответы? Не читать мораль и проповедь, не пытаться развлечь и поразить оригинальностью, а поговорить по душам, как умели говорить русские классики 19 века и советские киномэтры 20-го. О том, почему один человек предаёт, а другой жертвует собой ради незнакомца. О поклонении идолам и вере в спасение. О том, как подлость и золото при внешней силе ничтожно и бессильно перед бескорыстием. Кто зажжёт в едва теплящихся душах те искры, которые потом могут превратиться в пламя истинной веры?
Где фильмы, которые открывают глаза и бьют своим содержанием по голове будто оглоблей и заставляют совесть просыпаться? Почему мы втягиваемся в спор про «Матильду», в то время как до сих пор не снят фильм о Евгении Родионове? Церковь причислила его к лику святых, но почему-то не смогла заказать или хотя бы инициировать съёмку кинокартины о том, чей подвиг, уверен, был бы понятен каждому и объединил бы всех граждан страны. Несколько таких фильмов, воспетых героев, цепляющих, — и глядишь, в Екатеринбурге и других городах вышли бы на улицы не против храмов, а за то, чтобы построить их за деньги прихожан.
Печальный парадокс: геополитическое становление России, обозначенное возвращением Крыма и защитой Сирии, не сопровождается идейно-духовным возрождением. Продавленный Мединским в 2014 году стратегический документ под названием «Основы государственной политики по культуре», где открыто заявлено о необходимости продвижения «традиционных для России нравственных ценностей» и неприятии западного глобализма, так и остался без реализации, встретив истеричное сопротивление со стороны западников.
Экономизм, поставленный во главе угла при создании культурной продукции, играет на руку дегенеративному искусству, из массового сознания вымывается всё, что по-настоящему дорого и способно поднять русских на подвиг.
Единственное, что держит нас, граждан страны в единстве, — это память о Великой Отечественной войне, Бессмертный полк, возвышающий нас до подвига Христа. Поистине, как поёт Высоцкий, «наши павшие, как часовые»: они защитили нас тогда от физического уничтожения, а сейчас, семь десятилетий спустя, продолжают защищать духовно. Однако и мы сами должны что-то сделать для России.
Мы в долгу перед ней и нашими предками, и будем виноватыми перед потомками, если оставим им такую ценностную пустоту. Отдельные подвижники бьются за истину и сейчас, но не они определяют нынешнюю действительность. Они находятся на обочине и считаются маргиналами, в то время как в эпицентре внимания и в топах Яндекса сменяют друг друга Шнуров, Бузова и Дудь.
Мы создаём страну на зыбкой почве экономизма, что порождает не столько материальное развитие, сколько неуёмное потребительство, порождающее стяжательство, уныние и ропот. Активисты, вскормленные западными НКО, предлагают ложную альтернативу в виде протестов, которые подкупают молодёжь разрушительным «движем». Но как быть тем, кто категорически не хочет присоединяться к скачущим и в то же время не желает жить в унынии? Только уйти в себя, за церковную ограду. Многие так и делают, тем самым лишая Россию пассионарных борцов за истину, а значит, социально-культурного оздоровления.