"Мысли на каждый день года" свт. Феофана Затворника.

(Рим. 5, 1-10; Мф. 6, 22-33). "Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно". Оком называется здесь ум, а телом весь состав души. Таким образом, когда ум прост, тогда в душе светло; когда же ум лукав, тогда в душе темно. Что такое ум простой и ум лукавый? Ум простой тот, который принимает все, как написано в слове Божием, и несомненно убежден, что все так и есть, как написано: никакого хитроумия, никаких колебаний и раздумья нет в нем. Ум лукавый тот, который приступает к слову Божию с лукавством, хитрым совопросничеством и подъискиваниями. Он не может прямо верить, но подводит слово Божие под свои умствования. Он приступает к нему не как ученик, а как судия и критик, чтоб попытать, что-то оно говорит, и потом или поглумиться, или свысока сказать: "да, это не худо". У такого ума нет твердых положений, потому что слову Божию, очевидно, он не верит, а свои умствования всегда неустойчивы: ныне так, завтра иначе. Оттого у него одни колебания, недоумения, вопросы без ответов; все вещи у него не на своем месте, и ходит он впотьмах, ощупью. Простой же ум все ясно видит: всякая вещь у него имеет свой определенный характер, словом Божиим определенный, потому всякой вещи у него свое место, и он точно знает как себя в отношении к чему держать, ходит, значит, по дорогам открытым, видным, с полною уверенностью, что они ведут к настоящей цели.

(Рим. 9, 18-33; Мф. 11, 2-15). "Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его". Нудится Царствие, то есть с нуждою, с трудом, усилиями и тяжкими подвигами достигается; потому и достигает его только тот, кто ведет жизнь притрудную, подвижническую. Этим, на пути к Царствию, отрицается всякого рода утешность. Утехи всех сортов удаляют от Царствия, а у нас ныне только и забот что об утехах, изредка душевных, а больше плотских: есть, пить, веселиться, гулять и роскошествовать во всем. Царствию сказали: "прошу тебя, извини меня", хоть и в нем пир, и пир царский, какого и на ум никому не придет приготовить, да вкусы у нас не те. Что там сладким считается, то нам горько; что там приятно, то нам противно, что там веселит, то нас тяготит, - разошлись совсем. И Царствие с нуждницами , восхищающими его, отходит от нас. Мы и рады, даже готовы поскорее бы прогнать их и речи уже о том заводим, да лукавый все как то не ухитряется это уладить.

(Рим. 10, 11-11, 2; Мф. 11, 16-20). Говорит Господь, что мы, не слушающие Евангелия, похожи на тех, которым поют веселые песни, - они не пляшут; поют печальные - они не плачут; ничего с ними не поделаешь. Обещают Царствие Небесное, пресветлое и прерадостное - не шевелимся, будто не нам говорят. Угрожают судом неумытным и муками нескончаемыми - не тревожимся, будто не слышим. Забиты, потеряли всякое чувство самосохранения истинного. Ведемся, как ведомые прямо на пагубу и никакой заботы о своей участи. Опустили руки, предались нечаянию: что будет, то будет! Вот каково положение наше! Не оттого ли так часты самоубийства? И это плод нынешних учений, нынешних взглядов на человека и его значение! Вот вам и прогресс! Вот и просвещение! Лучше уж совсем быть невеждою, да со страхом Божиим душу свою спасти, чем достигнув титла просвещенного, погибнуть на веки, во всю жизнь не вспомянув о том, что будет по смерти. Из слова Божия, определяющего и Царство Небесное и ад, не пройдет и иота едина: все будет как написано. Прими же всякий это к сердцу, как дело, лично тебя касающееся, и позаботься о себе, сколько есть сил, и сколько еще времени осталось.

(Рим. 11, 2-12; Мф. 11, 20-26). Господь много энамений показал в Капернауме, Вифсаиде и Хоразине; между тем, число уверовавших не соответствовало силе знамений. Потому-то Он строго и обличил эти города и присудил, что в день суда отраднее будет Тиру и Сидону, Содому и Гоморре, нежели городам тем. По этому образцу надо нам судить и о себе. Сколько знамений показал Господь над Россией, избавляя ее от врагов сильнейших, и покоряя ей народы! Сколько даровал ей постоянных сокровищниц, источающих непрестанные знамения, - в св. мощах и чудотворных иконах, рассеянных по всей России! И, однако, во дни наши россияне начинают уклоняться от веры: одна часть совсем и всесторонне падает в неверие, другая отпадает в протестантство, третья тайком сплетает свои верования, в которых думает совместить и спиритизм и теологические бредни с Божественным Откровением. Зло растет, зловерие и неверие поднимают голову, вера и Православие слабеют. Неужели же мы не образумимся?. . . И будет, наконец, то же и у нас, что, напр. , у французов и других. . . А если это будет, что, думаете, будет нам за то в день судный после таких Божиих к нам милостей? Господи! Спаси и помилуй Русь православную от праведного Твоего и належащего прещения!

(Мф. 11, 27-30). "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас". О, божественного, о любезного, о сладчайшего Твоего гласа! Пойдемте же все вслед зовущего нас Господа! Но наперед надо восчувствовать, что нам трудно и тяжело восчувствовать, то есть, что у нас грехов много, и грехи эти тяжки. От этого чувства родится потребность искать себе облегчения. Вера укажет тогда нам единственное прибежище в Господе Спасителе, и шаги наши сами собою направятся к Нему. Душа, возжелавшая избавиться от грехов, знает, что сказать Господу: "возьми бремя от меня тяжкое, греховное, а я возьму иго Твое благое". И бывает так: Господь прощает грехи, а душа начинает ходить в заповедях Его. И заповеди - иго, и грехи - бремя. Но сличив то и другое, душа находит, что иго заповедей легко, как перо, а бремя грехов тяжело, как гора. Не убоимся же охотно принять иго Господне благое и бремя Его легкое! Так только, а не иначе, можем обрести покой душам нашим.

(Рим. 11, 25-36; Мф. 12, 1-8). "Если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных". Итак, чтобы избавиться от греха осуждения, надо возыметь милостивое сердце. Милостивое сердце не только не осудит кажущегося нарушения закона, но и очевидного для всех. Вместо суда оно восприимет сожаление и скорее будет готово плакать, чем укорять. Действительно, грех осуждения - плод немилостивого сердца, злорадного, находящего услаждение в унижении ближнего, в очернении его имени, в попрании его чести. Дело это - дело человекоубийственное и творится по духу того, кто есть человекоубийца искони. Там бывает много и клеветничества, которое из того же источника, ибо диавол потому и диавол, что клевещет и всюду распространяет клеветливость. Поспеши возбудить в себе жалость всякий раз, как придет злой позыв к осуждению. С жалостливым же сердцем обратись потом с молитвою к Господу, чтоб Он всех нас помиловал, не того только, кого хотелось осудить, но и нас, и может быть больше нас, чем того, - и замрет злой позыв.

(Рим. 6, 11-17; Мф. 8, 14-23). Одному из хотевших идти вслед Господа Он сказал: "Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову", а другому, хотевшему прежде похоронить отца, сказал: оставь мертвого; его похоронят другие, а ты иди за Мною. Это значит, что кто хочет идти за Господом, тому не должно ожидать от этого следования на земле никакого утешения, а одних лишений, нужд и скорбей, и что житейские заботы, даже самые законные, не совместны с этим следованием. Надобно отрешиться от всего решительно, чтоб ничто уже не привязывало к земле; затем обречь себя на всесторонние страдания или крест, и снарядившись таким образом идти за Господом. Такова прямая воля Господня! Но кому эта заповедь - апостолам только или всем христианам? Рассуди всякий сам. Отвергнуть себя и взять крест - всем ли сказано? Потом, возлюбить Господа больше отца и матери, братьев и сестер, жены и детей - всем ли сказано? Вывод ясен. Как же быть? Однажды и апостолы предлагали такой вопрос Господу и Он ответил им: "невозможное человекам возможно Богу" (Лк. 18, 27).

(Рим. 6, 18-23; Мф. 8, 5-13). Какова вера сотника! Удивила Самого Господа. Сущность ее в том, что он исповедал Господа Богом всяческих, всемощным владыкою и повелителем всего сущего; потому-то и просил: только скажи слово и исцелеет отрок мой. Верую, что все Тебе подвластно и все слушается мановения Твоего. Такой же веры и от всех требовал Господь; такая же требуется и от нас. В ком есть такая вера, тот ни в чем не имеет недостатка и что ни попросит, все получает. Так обетовал Сам Господь. О, когда бы и нам попасть хоть на след такой веры! Но и она есть дар, и дара этого тоже надо просить и просить с верою. Будем же просить ее, по крайней мере с чувством нужды в ней, просить постоянно, притрудно, помогая в то же время раскрытию ее в нас соответственными размышлениями, а более всего покорностью заповедям Божиим.

(Рим. 12, 4-5. 15-21; Мф. 12, 9-13). "Можно в субботы делать добро". Это сказал Господь по исцелении в синагоге в субботу сухорукого, и в укор фарисеям, которые заповедь о субботнем покое довели до того, что даже шаги измерили, сколько их можно сделать в этот день. Но так как и добрых дел нельзя делать без движения, то они скорее соглашались отказываться от добрых дел, чем допустить лишнее движение. Спаситель не раз обличал их за то, потому что суббота требовала покоя от житейских забот, а не от дел благочестия и братолюбия. В христианстве, вместо субботы, празднуется воскресенье с тою же целью - покоя от всех житейских дел и посвящения этого дня исключительно на дела Божии. Христианское здравомыслие никогда не доходило до фарисейской мелочности относительно неделания в воскресенье, но за то позволительное разрешение на делание в этот день заведено далеко за пределы должного. Неделание отдаляло фарисеев от делания добрых дел, а христиан позволяемое ими себе делание отводит от них. Вечером под воскресенье - театр, потом еще какое-либо увеселение. Утро проспано; в церковь некогда. Несколько визитов, обед; вечером опять увеселения. Так отдается все время чреву и услаждению прочих чувств; о Боге и благотворении некогда и вспомнить.

(Рим. 14, 9-18; Мф. 12, 14-16. 22-30). "Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает". Кто же с Господом? Тот, кто живет и действует в духе Его; кто не позволяет себе ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни намерений, ни слов, ни дел, которые были бы неугодны Господу и противны Его явным заповедям и определениям. Кто живет и действует иначе, тот не с Господом, следовательно, не собирает, а расточает. Что же расточает? Не только силы и время, но и то, что собирает. Богатство, например, не с Господом собирает тот, кто копит только его, не делясь с другими и себя лишая даже нужного, или кто собирая его, частью тратит на пышное содержание себя, частью расходует на тщеславные жертвы, частью оставляет наследникам. На тот свет явится он ни с чем, - и будет там беднейшим из беднейших. Напротив, с Господом собирает богатство тот, кто через руки бедных и нуждающихся препровождает собранное в вечные сокровищницы. Когда умрет такой человек, на том свете все найдет сохраненным, нерасточенным, хотя бы он всю жизнь свою расточал. То же самое приложимо и к собиранию знаний. Тут расточение еще очевиднее, потому что еще здесь становится явным, как не о Господе мудрствующий собирает будто горы знаний, а между тем все они хлам, призрак истины, а не истина. У таких не только не бывает знания, но и смысл человеческий теряется. Они начинают бредить, как сонные. Читайте системы материалистов и вы увидите, что это так.

(Рим. 15, 7-16; Мф. 12, 38-45). Во всяком человеке, нераскаянно живущем во грехе, живет бес, как в доме, и всем у него распоряжается. Когда по благодати Божией такой грешник приходит в сокрушение о грехах своих, кается и перестает грешить, - бес из него изгоняется. Сначала он не беспокоит покаявшегося, потому что в нем на первых порах много ревности, которая как огонь жжет бесов и как стрела отражает их. Но потом, когда ревность начинает охладевать, подступает и бес издали со своими предложениями, вбрасывает воспоминание о прежних удовольствиях и вызывает к ним. Но поостерегись только покаянник - от сочувствия скоро перейдет к желанию; если и здесь не опомнится и не возвратит себя в состояние прежней трезвенности, то падение недалеко. Из желания рождается склонение на грех и решимость: внутренний грех готов, для внешнего ожидается только удобство. Представься оно - и грех будет сделан. С этим вместе бес опять входит и начинает гнать человека от греха к греху еще быстрее, чем прежде. Это изобразил Господь притчею о вторичном возвращении беса в дом очищенный, подметенный.

(Рим. 15, 17-29; Мф. 12, 46-13, 3). "Ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь". Господь дает этим разуметь, что духовное родство, которое Он пришел насадить и возрастить на земле, не то, что родство плотское, хотя по форме отношений, оно одинаково с плотским. И в нем есть отцы и матери, - это те, которые рождают словом истины или благовествованием, как говорит апостол Павел. И в нем есть братья и сестры, - это те, которые от одного рождены духовно и растут в едином духе. Родственное сочетание здесь зиждется действием благодати. Но оно не внешне, не поверхностно, а также глубоко и жизненно, как и плотское, только место имеет в другой области - высшей, важнейшей. Потому-то и преобладает над плотским, и когда требует нужда, приносит его в жертву своим духовным интересам, без жаления, в полной уверенности, что это жертва Богу угодная и Им требуемая.

(Рим. 16, 1-16; Мф. 13, 3-9). Притча о сеятеле изображает разные отношения душ к слову Божию. На первом месте стоят те, которые совсем не внимают слову. Слышат, но слышанное не входит в душу, а ложится поверх ее, как семя при дороге. Слово не вмещается в них, потому что у них другой образ мыслей, другие правила, другие вкусы. Оттого оно скоро исчезает из памяти, забывается, как будто вовсе не было слышано. На втором - те, которые слышат слово охотно и принимают его скоро, но никаких трудов по исполнению его нести не хотят. Поэтому пока не требуется никакой жертвы они услаждаются словом и особенно его обетованиями, а как скоро окажется необходимость пожертвовать чем-либо для верности слову, они изменяют ему, отказываются и от слова, и от обетований его, в угоду своих привязанностей. На третьем - те, которые принимают слово и начинают жить по нему, но потом слишком предаются заботам и печалям века, попечениям земным, которые подавляют все благие начинания, образовавшиеся было под действием слова Божия. На четвертом - те, которые принимают слово с полною верою и решаются жить по требованию его с готовностью на всепожертвования и труды и не допускают сердца своего быть связанным с чем-либо земным. Сядь и рассуди всяк, к какому классу принадлежишь.

(Рим. 8, 14-21; Мф. 9, 9-13). У кого пробуждены духовные потребности, под действием страха Божия и требований совести, у того образуется своего рода чувство, которым он угадывает смысл речей, относящихся к предметам духовной области, хотя бы они облечены были в приточную форму. Для таковых притча не прикрывает истины, а еще яснее ее раскрывает. У кого же нет такого внутреннего строя, тот слыша о духовных предметах речь приточную, ничего не понимает в ней. Но если б и не в приточной форме предложить ему слово об этих предметах, и тогда понял бы он только слова, а сущности дела не уразумел бы: она шла бы наперекор всем его понятиям и представилась бы ему несообразностью, над которой не замедлил бы он и поглумиться. В этом именно и поставил Господь причину, почему Он говорит к народу в притчах. У кого есть задаток духовности, тот поймет и притчу, а у кого нет, тому хоть не говори. "Потому что видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют. . . Ибо огрубело сердце людей сих" (Мф. 13, 12-15). Между тем способных прозревать прикровенную истину притча не лишила должного назидания: "Кто имеет, тому дано будет и приумножится".

(Рим. 10, 1-10; Мф. 8, 28-9, 1). Гадаринцы видели дивное чудо Господне, явленное в изгнании легиона бесов и, однако же, всем городом вышли и молили Господа, "чтобы Он отошел от пределов их". Не видно, чтобы они враждебно относились к Нему, но не видно и веры. Их объяло какое-то неопределенное страхование, по которому они желали только: иди мимо, куда знаешь, только нас не касайся. Это настоящий образ людей, которые мирно в имениях своих живут. Сложился около них порядок вещей не неблагоприятный; они привыкли к нему, ни помышлений, ни потребности нет, чтобы изменить, или отменить что, и боятся они сделать какой-либо новый шаг. Чувствуя, однако, что если придет повеление свыше, то страх Божий и совесть заставят их отказаться от старого и принять новое, - они всячески избегают случаев, могущих довести их до таких убеждений, чтоб прикрываясь неведением, жить покойно в старых привычках. Таковы те, которые боятся читать Евангелие и отеческие книги, и заводить беседу о духовных вещах, из опасения растревожить свою совесть, которая пробудившись начнет понуждать одно бросить, другое принять.

(Рим. 16, 17-24; Мф. 13, 10-23). Отчего многие не разумеют бесед о духовных вещах? По причине отолстения сердца. Когда сердце полно пристрастий к земным вещам, тогда оно грубеет, как сказано: "уты, утолсте, расшире". В этом виде оно, как тяжелая гиря, вниз тянет и приковывает к земле всю душу и с ее умом. Тогда вращаясь все в кругу низких предметов, и оно становится низкомыслящим и не может воспарять горе, как обремененная пищею птица. Вращаясь же не видит горнего, и весь склад его противен ему. . . То совсем безвестная для него страна. В сумме своих понятий и опытов не имеет он ничего, к чему мог применить тамошнее, чтобы увидеть его хоть зерцалом в гадании. Оттого ни сам рассуждать о том не берется, ни других рассуждающих слушать охоты не имеет, и книг, в которых пишется о том, в руки не возьмет. Не оттого ли у многих вы встретите иногда не один журнал светский, а духовного ни одного, ни одной духовной книги, даже Евангелия?

(Мф. 13, 24-30). Сеяно доброе семя, но пришел враг и посеял плевелы посреди пшеницы. Плевелы - это в Церкви ереси и расколы, а в каждом из нас худые помыслы, чувства, желания, страсти. Примет человек доброе семя слова Божия, решается жить свято и начинает так жить. Когда заснет человек такой, то есть ослабит внимание к себе, тогда приходит враг спасения и влагает в него худые замыслы, которые, не быв отвергнуты вначале, созревают в желания и расположения и заводят свой круг дел и предприятий, перемешивающихся с делами, чувствами и мыслями добрыми. И пребывают так оба вместе до жатвы. Жатва эта - покаяние. Посылает Господь ангелов - чувство сокрушения и страха Божия, и они, явившись, как серп, пожигают все плевельное и сжигают в огне самоосуждения болезненного. Пшеница чистая остается в житнице сердца, на радость и человеку, и ангелам, и преблагому Богу в Троице покланяемому.

(1 Кор. З, 18-23; Мф. 13, 36-43). "И ввергнут их" (творящих соблазны и беззакония) "в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их". Так совершится разделение добра и зла, света и тьмы. Теперь течет период смешения их. Господу угодно было так устроить, чтобы тварная свобода возрастала и крепла в добре через борьбу со злом; зло допущено и в сопредельности с свободою внутри, и в соприкосновении с человеком во вне. Оно не определяет, а искушает. Чувствующему искушение необходимо не падать, а вступать в борьбу. Побеждающий освобожается от одного искушения, и подвигается вперед и вверх, чтобы там вступить в новое искушение. Так до самого конца жизни. О, когда бы уразуметь нам это значение искушающего нас зла, чтобы по этому уразумению устроить и жизнь свою! Борцы увенчиваются, наконец, переходя в другую жизнь, где нет ни печалей и болезней во вне, и где они извнутри, как ангелы Божии, становятся чистыми без приражения искусительных движений и мыслей. Так заготовляется торжество света и добра, которое во всей славе своей откроется в последний день мира.
(1 Кор. 2, 9-3, 8; Мф. 13, 31-36). Подобно Царствие зерну горчичному и закваске. Маленькое горчичное зерно разрастается в большой куст; закваска проникает все замешанное тесто и делает его вскисшим. Тут, с одной стороны, образ Церкви, которая сначала только состояла из апостолов и нескольких других лиц, потом разрослась и сделалась многочисленной, проникла все человечество; с другой - образ духовной жизни, раскрывающейся в каждом человеке. Первое зернышко ее - намерение и решимость спасаться через богоугождение по вере в Господа Спасителя. Эта решимость, как бы ни была крепка, похожа на малую точку. Вначале она обнимает только сознание и самодеятельность; из этого развивается потом вся деятельность духовной жизни. Сама в себе она размножается в движениях и силе, и мужает, а в отношении к душе, начинает проникать ее во всех ее силах - в уме, воле, чувстве и иcполняет их собою, делает вскисшими по своему духу, проникает и весь состав естества человеческого и тело, и душу, и дух, в котором зарождается.

(Рим. 9, 1-5; Мф. 9, 18-26). Говорила кровоточивая: "если только прикоснусь к одежде Его" (Господа), "выздоровею", - и получила по вере своей. Для нас, чувственных, необходимо чувственное прикосновение, чтобы принять нечувственную силу. Господь так и устроил. Церковь Его святая имеет видимое устроение. Разнообразные части ее обнимают нас, и мы соприкасаемся им. Сила Божия, находящаяся внутри Церкви, приемлется через такое прикосновение, у кого есть приемник - вера, говорящая: "если только прикоснусь - выздоровею". Церковь - тело и риза Господня. Виднейшие части, к которым прикасаемся мы, божественные таинства, и особенно, по крещении и миропомазании, таинство Тела и Крови Господней, в союзе с таинством покаяния. Но и во всех других частях соприкосновение с верою может привлекать необходимую силу от Господа, Который везде есть и всякого так действующего видит и в сердце его говорит ему: дерзай, чадо! Вольнодумцы, неблаговолители к внешнему чину Церкви, сами себя лишают, таким образом, возможности войти в соприкосновение и с внутреннею, божественною, всеоживляющею силою. Потому остаются больными и течением суетных мыслей и чувств истощаются, сохнут духовно и замирают.


(Мф. 13, 44-54). Прибывши в Назарет Господь не встретил там веры. Видимая простота Его помешала назареянам прозреть невидимую славу и божество. Не то же ли бывает и с христианином? Христианские догматы на вид очень просты, но для ума, входящего внутрь их, они представляют всеобъемлющую стройную в себе систему, которой не порождал и породить не может ни один тварный ум. Гордоумие, бросив беглый взгляд на простоту евангельскую, отвращается от нее и начинает само себе строить здание ведения, как ему кажется, громаднейшее, с которого открываются, будто бы, виды широкие. На деле же выходит то, что здание громоздится из карт, а кругозор составляют миражи, призраки разгоряченного воображения. Но ему хоть не говори. Всякого, хотящего разуверить такого, он и братия его готовы своими критическими нападками тотчас свергнуть с горы в пропасть, но истина всегда проходит невредимою среди их и идет к другим душам, способным принять ее.

(Рим. 12, 6-14; Мф. 9, 1-8). Господь прощает грехи расслабленному. Радоваться бы; но лукавый ум ученых книжников говорит: "сей хулит". Даже когда последовало чудо исцеления расслабленного в подтверждение той утешительной для нас истины, что "Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи", - и тогда народ прославил Бога, а о книжниках ничего не сказано, верно потому что они и при этом сплетали какие-либо лукавые вопросы. Ум без веры каверзник; то и дело кует лукавые подозрения и сплетает хулы на всю область веры. Чудесам то не верит, то требует осязательнейшего чуда. Но когда оно дано бывает и обязывает к покорности вере, он не стыдится уклоняться, извращая или криво толкуя чудные действия Божии. Также относится он и к доказательствам истины Божией. И опытные, и умственные доказательства представляют ему в достаточном числе и силе: он и их покрывает сомнением. Разбери все его предъявления, и увидишь, что все в них одно лукавство, хоть на его языке это слывет умностью, так что невольно приходишь к заключению, что умность и лукавство одно и то же. В области веры апостол говорит: "Мы ум Христов имеем". Чей же ум вне области веры? Лукавого. Оттого и отличительною чертою его стало лукавство.

(1 Кор. 5, 9-6, 11; Мф. 13, 54-58). Назареяне не поверили слову Господа оттого, что, живя среди них, Он не имел во внешнем Своем положении светлости привлекающей и представительности, вызывающей невольное уважение. Мы знаем кто Он, говорили они; быть не может, чтобы в Нем было что-либо чрезвычайное. Это, однако, не расположило Господа принять внушительную внешность; но и Сам Он все время оставался крайне прост по внешности, и апостолы потом также держали себя, а потом и все истинные их последователи и подражатели были таковы же. Отчего так? Оттого, что нельзя изобрести такой внешней светлости, которая бы вполне соответствовала свету жизни о Христе Иисусе. И признано - лучше держать внешность самой последней цены, чтоб она собою не загораживала внутреннего. Имеющий очи смотри прямо на это последнее, не останавливая внимания своего на первой. Св. ап. Павел выразился так: "сокровище сие мы носим в глиняных сосудах" (2 Кор. 4, 7). Если бы посмотреть каковы были по наружности лица, перед которыми мы теперь благоговеем и которых призываем в молитвах - глазам мы своим не поверили бы: так они были просты. Но и до сих пор тот, кто познает что такое жизнь о Христе Иисусе, бросает внешность и весь обращается внутрь. Оттого само собою первая падает, а последнее возвышается и растет. Даже у многих бывает так, что никто и не замечает этой светлости внутренней, ни даже сам обладающий ею. Зло око человеческое; ему и не показывают истинно-хорошего, пока оно может повредить ему.

(Мф. 14, 1-13). Дошел слух о делах Господа до Ирода; он при этом тотчас и заключил: это Иоанн воскрес. Мало ли что можно было при этом подумать! А между тем он ни о ком не подумал, как только об Иоанне. Кто же это дал такое направление его мыслям? Совесть. От нее не спрячешь бессовестных дел, суда ее ничем нельзя поправить. Обезглавливая Иоанна, Ирод присваивал себе право на то, и другие не отрицали такого права, а совесть заговорила свое, и речей ее не мог он заглушить ничем. Вот ему и видится Иоанн. Сколько знаем мы подобных сказаний, что совесть преследует грешника и живописует ему предмет и дело греха так, что он видит их даже вне! Стало быть, есть в нас голос, который мы должны признать не нашим голосом. Чьим же? Божиим. От кого естество наше, от того и голос. Если он Божий, то должно его слушать, ибо тварь не смеет поперечить Творцу. Голос этот говорит, что есть Бог, что мы от Него состоим в полной зависимости и потому не можем не питать в себе благоговейного страха Божия; имея же его, мы должны исполнять волю Божию, которую совесть и указывает. Все это составляет слово Божие, написанное в естестве нашем, читаемое и предлагаемое нам, и мы видим, что люди всех времен и всех стран слышат это слово и внимают ему. Повсюду веруют в Бога, повсюду слушают совесть и чают будущей жизни. Это только ныне как-то в моду вошло не признавать этих истин. Так поступают натуралисты, по-русски - естественники; значит, естественники проповедуют противоестественное учение.

(1 Кор. 7, 12-24; Мф. 14, 35-15, 11). "Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека". Господь сказал это не потому, чтоб Он не благоволил к посту или считал его не нужным для нас, - нет, и Сам Он постился, и апостолов научил тому, и в Церкви Своей святой установил посты, а сказал это для того, чтобы, постясь, мы не ограничивались одним малоядением или сухоядением, но заботились при этом и душу свою держать в посте, не поблажая ее пожеланиям и страстным влечениям. И это главное. Пост же служит могущественным тому средством. Основа страстей в плоти; когда измождена плоть, тогда словно подкоп подведен под страсти и крепость их рушится. Без поста же одолеть страсти - было бы чудом, похожим на то, чтобы быть в огне и не обгорать. У того, кто довольствует пространно плоть свою пищею, сном и покоем, как держаться чему-нибудь духовному во внимании и намерениях? Отрешиться от земли и войти в созерцание невидимых вещей и стремление к ним ему столь же удобно, как одряхлевшей птице подняться от земли.

(1 Кор. 7, 35-8, 7; Мф. 15, 29-31). Без внимания и в житейском порядке ничего не сделаешь как следует; в порядке же духовном - оно первое. Оно замечает худое и предает его внутреннему суду; оно же составляет стражу внутренней палаты, в которой обсуждают что и как надлежит сделать, а потом оберегает и исполнителей решения. Не удивительно потому, что духовная жизнь во всем своем объеме именуется жизнью трезвенною, и в писаниях отеческих больше всего вы встретите речей о трезвении или внимании: это одно и то же. Как дорого, потому, навыкнуть вниманию! Первоначальный труд у начавших заботиться о душе на это обычно и направляется. И дело их начинает походить немного на дело с тех только пор, как начнет собираться внимание в себя; обыкновенно оно все вне, а не внутрь. С этого же момента и внутренняя жизнь зачинается и вместе с вниманием зреет и крепнет. Что это значит? Значит то, чтобы встать умом в сердце перед Господом и перед лицем Его сознательно все обсуждать и предпринимать. Дело это, очевидно, сложное. Оно спеется вместе с молитвою и сколько укрепляется ею, столько и ее укрепляет.

(1 Кор. 7, 24-35; Мф. 15, 12-21). "Из сердца исходят злые помыслы". В сердце же откуда? Корень их в живущем в нас грехе, а разветвление их, размножение и определенный вид в каждом от его собственного произволения. Как же быть? Сначала отсеки все, что от произвола. Это будет похоже на то, как если бы кто в дереве оборвал листья, обсек ветви и сучья, и ствол отрубил почти до корня. Затем, не позволяй выходить новым отросткам, самый корень и засохнет: то есть не позволяй из сердца исходить злым мыслям, а исходящие отражай и отгоняй, и живущий в нас грех, не получая подкрепления, ослабнет и совсем обессилеет. В этом существо заповеди: "трезвитесь и бодрствуйте. Внимайте себе. Препояшьте чресла помышлений ваших". При внимании, надо держать рассуждение. Из сердца исходит не одно худое, но и доброе; не всякое, однако, доброе внушаемое сердцем исполнять должно. Что истинно должно исполнять, это определит рассуждение. Рассуждение - садовничий нож, одни ветви отсекает, а другие прививает.

(Рим. 12, 1-3; Мф. 10, 37-11, 1). "Кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника". Этим решаются все недоразумения при подаянии милостыни. Доброхотство в отношении к бедным, почти всегда если не пресекается, то значительно сокращается вопросами: кто просит и куда пойдет поданное? Господь говорит таковым: в каком смысле примешь ты просящего и поможешь ему, в том и награда тебе будет. Не на просящего смотри, а на свои при том помышления. Каковы будут эти последние, такова будет и цена дела твоего. Какие же мысли иметь о бедном, это определяется другим словом: милующий нищего взаймы дает Богу; или "если сотворили вы одному из них, то Мне сотворили". Итак, принимай всякого нуждающегося как Господа, и делай для Него, что можешь сделать с тою мыслью, что делаешь для Бога, и получишь мзду не пророка только и праведника, но Господню.